Однако, лично мне кажется, что чаще всего реформаторы проигрывают из-за тщеславия и осознания своей безусловной правоты, вскружившим им голову после впечатляющей победы на выборах. Я и сам могу отнести себя к реформаторам, поэтому очень заинтересован в разгадке причин этого явления. И меня удивляет и расстраивает то, что мои коллеги-реформаторы оказываются такими слабохарактерными в тот момент, когда у них появляется шанс воплотить в жизнь свои идеалы.
Рассвет и закат политической карьеры реформатора обычно выглядит таким образом: полный энтузиазма и возмущения от происходящего вокруг, он идет в политику, давая себе клятву не иметь ничего общего с тем, что он называет политиканством. Он не собирается давать никаких сомнительных обещаний, и готов всегда быть независимым представителем интересов всех простых людей. Чуть позже он понимает, что какие-то обязательства ему все же придется давать, потому что никому ничем не обязанный человек не продвинется ни на каком поприще, и потому что общественная жизнь построена на обязательствах и соглашениях. Из-за своей неопытности, реформатор делает неверные ходы, беря на себя обязательства, выполнить которые ему будет проблематично. К тому же, его окончательно подводит голова, вскруженная нахождением у власти. Как правило, он окружен подхалимами, твердящими ему о том, какой он великий государственный деятель, ни дать, ни взять – второй Савонарола, что он слишком большая шишка, чтобы быть связанным какими-то там обязательствами, что он трудится для счастья всех людей, и поэтому может не беспокоиться о выполнении конкретных обещаний конкретным персонам, особенно, если эти обещания трудновыполнимы, как это часто и бывает.
В такой ситуации очень удобно пойти на сделку с совестью, решив, что обещания можно нарушать, во имя более высших соображений. Совесть вообще можно натренировать так, что она будет давать удобный на текущий момент, каждый день разный ответ – «Свет мой, зеркальце, скажи, кто на свете всех милее?» – конечно же, всех милее – вы сами! А после череды таких решений, вас переиграет политическая мафия, снова оказавшись у власти.
Политические профессионалы, как более-менее честные из них, так и прожженные коррупционеры, накопили целый кладезь политических знаний и опыта. Реформаторы не могут соперничать с ними, если неопытны в политике, и не готовы предложить избирателям то же, что и профессионалы, и еще немного сверх того. Два самых важных правила для политики, которым реформаторам стоит научиться у профессионалов – это то, что обещания нужно выполнять, и что голоса избирателей собираются на избирательных участках.
Зная эти два пункта, все остальное в этой книге можно не читать.
В тридцатые годы этот вопрос был любимой темой для пессимистичных раздумий. Благополучно пережив Вторую Мировую войну, наша страна на деле подтвердила эффективность демократии. Я сам когда-то был очень озабочен этим вопросом, потому что, являясь сторонником демократии, опасался, что в будущем тоталитарные строи вытеснят ее с лица Земли. Мои сомнения были полностью развеяны одним беженцем из нацистской Германии, который, живя в Берлине был преуспевающим бизнесменом, но, чтобы не вступать в ряды нацистов, предпочел бежать из страны, в конце концов оказавшись в Нью-Йорке – без работы, и без единого пенни в кармане. Я выложил ему свои сомнения, на что он мне ответил: «Не слушайте никого, кто скажет вам, что какая-то форма диктатуры может быть эффективнее демократии. Человеческое общество состоит из отдельных личностей, и обе компоненты этой системы могут ошибаться. Увидев непорядок, в свободном обществе кто-то сразу поднимет тревогу, и в конце концов ошибка будет исправлена. В диктатуре же в таком случае критиковать никто не решится, и ошибка закрепится навечно, превратясь в правило жизни. Главным отличительным свойством настоящей демократии, мой знакомый считал свободу слова. Демократия и свобода слова – как сиамские близнецы, которые не могут жить друг без друга.
Несмотря на убедительное повествование в предыдущих главах, где мистер Занятой добивается избрания своего кандидата, отстраняя от власти засидевшегося там профессионального политика, и таким образом влияя – хотя бы на какой-то период времени – на курс развития всей страны, вы вправе усомниться, типичен ли такой ход событий. В конце концов, когда я писал эту книгу, я мог что-то в ней и приврать. Однако, вы помните то, что я писал о Сюзи? Об этой грозной политической армии, состоящей всего из одной женщины? О той самой Сюзи, у которой много детей? (При этом, она так много занималась политикой, что когда Сюзи решила поехать с детьми на неделю в горы отдохнуть, ее девятилетний сын спросил «А мы точно едем отдыхать, а не на очередной партийный съезд?»).
В штате, где живет Сюзи, закон о праймериз требует, чтобы делегатов на национальный партийный съезд, на котором будут выдвигать кандидата в президенты, избирали местные сторонники партии. И чтобы члены делегации поддерживали тех кандидатов, с которыми были в одном списке на праймериз, позволяя, таким образом, простым избирателям влиять на выдвижение кандидатов в президенты. Кроме того, по закону списки делегаций на съезд должны составляться по результатам сбора подписей избирателей – сторонников партии, что практически исключает возможность махинаций с составом делегаций. Сюзи добровольно бралась организовать сбор подписей за своего кандидата, но Большой Партийный Босс посоветовали ей не утруждаться, потому что «Джо Ктототам все проконтролирует. У него есть деньги, и он собирается нанять опытных профессиональных сборщиков подписей». В его речи Сюзи уловила намек на то, что ее любительские методы слишком непрофессиональны для Большой Политики. И она промолчала, но о подписях не забыла, отслеживая в газетах публикацию объявлений о сборе подписей. Но их все не появлялось. Когда до сдачи подписей осталась всего неделя, она позвонила Партийному Боссу и спросила у него, как обстоят дела с подписями: